Ассоциация Философского Искусства

Вступление

Возле чудесного родника, что бурлит под одним из корней Мирового древа, собрались три девы, три норны, провидцы судьбы: Урд, Верданди и Скульд. Они черпают из священного источника воду и поливают гигантский ясень, чтобы не засохли и не зачахли его ветви, и ствол был крепким и могучим – ему ведь поддерживать незримо все девять огромных миров.

Ворожат норны над водою, разводят дивными руками сияние над источником, закручивают в замысловатые спирали и шепчут над ними древние слова, которые родились ещё на заре Вселенной, и обладали великой, всепроникающей силой. Таинственностью веет от этих дев, их также называют мойрами, - волю Всевышнего Господа изрекают они, которой и боги над Вардою подвластны. Им дано плести узоры судьбы не только людей и других разумных живых существ, но и целых народов.

                                                                                                                                  Обсудить на форуме 

Нанизываются друг на друга вещие слова, сплетаются в нить событий, в нить времени; перекручивается эта нить с иными нитями – и вот уже готов узор, который теперь не просто изменить. А когда соткано целое полотно совсем ничего нельзя поделать - разве что завернуться в него как в саван, если оно насыщено больше смертью, чем любовью.

Никого не посвящают норны в своё таинственное действо, и лишь редкие прорицатели могут прозреть кое-какие события свершившиеся в будущем.

Но пока слетают вещие слова с уст норн – поступки людей влияют на них, ведь каждое действо влияет на звуковую тональность этих слов, и какой будет следующий возглас решать разумному существу. Ибо ему дана такая власть. Иное дело, что он не осознаёт это и не контролирует свои поступки, полагаясь только на судьбу… И норны-мойры ткут прихотливый узор.

Падают пророческие слова туманом на землю и превращаются в «камни». То это тяжёлая ноша – как камень Сизифа, который он волочет на гору, а потом сбегает за ним к подножию, чтобы начать всё сначала. То это – чистейший алмаз, соблазняющий тщеславные сердца; то это – камень греха на душе; то – булыжник на шее Муму; то – камень преткновения; то – валун с надписями на развилке трёх дорог. Правда бывает, что камни судьбы превращаются в горькие плоды познания или в сладкие дольки семейного счастья. А ещё случается, хотя и редко, в пылающий огнь, возжигающий отважные сердца. Многие формы принимают подобные камни.   

Глава 1

Находка волшебника Даратарина

Волшебник Даратарин сидел ранним утром на берегу бурной реки в диком краю Арваны, его ещё именуют Хтунмистом, некогда считавшим краем Земли. Здесь в прадавние времена жили Инистые Великаны и ходят слухи, что их потомки до сих пор обитают в этих сумрачных горах. Но сейчас солнце освещало обычно бурые утёсы, перекрашивая в более весёлый бледно-коричневый цвет; касались также лучи разлапистых пирамидальних елей, белесых бурунчиков яростной воды; и горделивых заоблачных вершин, делая пейзаж гораздо живописней, даже можно сказать восхитительней в своей строгости.

Даратарин забрёл сюда в поисках легендарного корня мандрагоры и теперь думал – не оплошал ли он. Однако какое-то внутреннее чувство влекло его в этот край и привело именно сюда. Магическая интуиция никогда не изменяла ему. Конечно, корень был источником поиска для него, ведь он обладал удивительными свойствами и пригодился бы, как для заклинаний, так и для целебной настойки. Но что-то подсказывало ему – мандрагора лишь повод для нахождения чего-то более важного, хотя даже не представлял себе, что ценного здесь можно ещё найти. Он в который раз удивился хитрости судьбы – влекущей к одному, чтобы подсунуть чего-нибудь другое, совсем тебе не нужное, но необходимое для каких-то, более высших целей.

И всё же чудо-корень оставался главным стимулом для столь трудоёмкого похода, где опасности подстерегали на каждом шагу. То оползни, то камнепады, то невидимые смерчи тёмной таинственной силы, а то и различные существа агрессивного  и коварного вида. Естественно, редчайшие растения только в таких местах и могли сохраниться, иначе бы их уже все повыдирали предприимчивые дельцы. Волшебник же, себя к таким не причислял, находя в своё оправдание самые убедительные доводы. Впрочем, убедить себя можно в чём угодно, если смотреть на проблему под нужным углом зрения.

Однако, справедливости ради, следует отметить, что Даратарин действительно был порядочным человеком (скорее всего, он принадлежал к породе людей) и добрым волшебником. Хотя по внешности об этом было трудно догадаться.

Всего лишь высокий худощавый мужчина, с жиденькой узкой бородкой, какого-то пепельно-голубого оттенка, и с благородной проседью в волосах. Зато яркие изумрудные глаза, будто подсвеченные изнутри, сразу привлекли к нему внимание. А когда они вдруг взрывались внутренней силой, моментально становилось ясно, что их владелец не простой смертный. Собственно, возраст Даратарина никто не мог определить точно. Он выглядел: то моложаво, то походил на мудрого старика, а бывало - вообще превращался в иное существо. Кто их поймёт этих волшебников – только другой волшебник. Даже не известно – подвержен ли он смерти или нет.

На нём была рубаха светло-коричневого цвета, с вышитыми защитными рунами, мягкая и плотная, хорошо защищающая от непогоды и разных вредных насекомых. Её изготовили феи-рукодельницы из ниток, сотканных чудо-пауками в зачарованных холмах. Такая же материя была и у штанов, заправленных в полусапожки, сшитые из кожистых листьев дерева сугавы, способных выдержать даже огонь. На плечах его была накидка-мантия, ускользающей от взгляда расцветки, прекрасно маскирующая в любой местности, и подшитая гагажим пухом, греющим в самый лютый холод. А голову украшала замысловатая шляпа, никак не указывающая на принадлежность волшебнику, лишь посох из ясеня намекал на это. Он был весь изрезан символами и отполирован до мягкого зеркального блеска. Его вырезал специально для Даратарина знаменитый друид Макагон и наложил могучие чары, признающие только своего владельца.

За поясом у волшебника находился великолепный кинжал, с лезвием как бритва, рукоять которого украшал сапфир редкой чистоты и цвета – глубокой синевы. Подарок короля Шандарона. А на груди висел талисман – дар аталанского жреца, где на золотом диске, символизирующем солнце, были изображены три вершины: триединство духа, материи и формы.

Никаких дорожных вещей и поклажи у Даратарина не было, он не любил обременять себя лишними вещами. А пищу добывал походя, чуть ли не из воздуха. Оно и понятно – волшебники и питаются по волшебному.

Облокотившись на посох, он одной частью своего существа наслаждался прекрасным видом, зато другой – вспоминал ночное происшествие. Что-то в нём было странное, никак не укладывающиеся в рамки обычного. Даратарин вновь прокрутил в сознании всю очерёдность события.

В предвечерних сумерках он очутился возле входа в большую пещеру, решив заночевать там. Проверил её магическим зрением и ничего опасного в ней не обнаружил. С собой он нёс вязанку хвороста, собранного по случаю в соседнем ущелье. Честно говоря, волшебник уже несколько утомился (душевно конечно) лазить по крутым и опасным уступам скал этой мрачной страны.

Его попытки найти мандрагору в облике сокола не увенчались успехом, так как только соприкосновение с землёй даёт истинное виденье её детищ. А мандрагора может хорошо маскироваться и даже передвигаться хитрым образом. Потому ему и пришлось топать ножками и буквально просвечивать взглядом чуть ли не каждый скрытый камнями уголок и каждую лощинку. Зато, полетав птицею, составил хоть какое-то общее представление о местности, впечатлившись её грозным величием, даже перья затопорищались. «Да, великаны могли жить лишь в такой местности и наложить на неё свой отпечаток», - подумал он тогда.

И вот, сидя у костра, под навесом каменной глыбы, Даратарин пытался представить себе ту далёкую эпоху, когда исполины и страшные чудища, также как и довольно симпатичные существа, вольготно бродили по земле. И отчасти ему это удалось. Во всяком случае, представляемые образы легко всплыли в его сознании, хотя он чувствовал – без глубинных воспоминаний о своей далёкой прежней жизни не обошлось.

Вот они Инестые Великаны, по крайней мере, два: огромные, мощные как крутобокие холмы, способные голыми руками крушить горы. Они блестят, словно действительно покрытые морозным инеем. Их человекообразные фигуры, правда, грубой, но монолитной чёткой формы, медленно топают среди угловатых утёсов и выглаженных ветрами скал, в окружении сосен и гигантских елей. А вокруг удивительная чистота красок и во всём разлита кипящая, как свежее вино, энергия. Мир только начинается, мир ещё молод и он дышит радостью, будто счастливый ребёнок.

И тут появился древень. Мощное тело, обросшее корой, две огромные ветви – самые настоящие руки, и лохматая голова, сплошь из листьев, похожих на иголки. Такой же высокий, как и Великан, древень встал перед одним из них, слегка поклонился и тряхнул ветвистой головой. Они беседовали степенно и молча о жизни, о сути вещей, и о далёких небесах. Казалось, беседе не будет конца, даже ветер затих, примостившись на могучей ветви, поигрывая игольчатыми листьями, а на плечо Великана опустилась радуга, желая тоже послушать. Словно семицветный шарф взметнулся от его плеча к небу, отбрасывая блики на блестящую кожу. Замолк весь мир, слушая беседу – ведь мысль тогда высоко ценилась, а попусту никто не говорил.

Волшебника настолько заворожила эта картина видений и сама беседа, которую он едва понимал, ибо даже волшебники подзабыли истинную древнюю речь и пользовались лишь её отголосками, что неприметил, как склонился к костру и обжёгся от языков пламени. Он отдёрнулся. Видение пропало, однако Даратарин находился под таким сильным впечатлением, что не сразу почувствовал чьё-то присутствие. А когда осознал его, насторожился, активизируя посох. Обездвиживающие заклинание сорвалось с уст волшебника – и он осветил посохом пещеру…

На уступе замерла большая летучая мышь, бессмысленно таращась на него. Но Даратарин догадался, что не она была причиной тревоги. Тот, кто находился здесь ранее - исчез, несмотря на его чары.

Долго он ещё сидел возле медленно тлеющего костра, размышляя, пока не задремал. И в беспокойный сон прокрались странные образы: смутные, предостерегающие и влекущие. Ничего вроде бы конкретного, по крайней мере, ему так казалось, возможно, он просто не улавливал их чёткие формы. Лишь камень необычного вида был вполне им осознан, словно обладал собственной реальностью, отличной от расплывчатости всего остального. Камень притягивал его к себе, гипнотизируя, и это волшебника, который сам обладал схожей силой.

Наконец, он очнулся. Однако в памяти прочно засела таинственная глыба, будто якорь, удерживающий всё сновидение. Остаток ночи он провёл в размышлении и даже вспомнил некие подробности, ускользнувшие поначалу. Только под утро, на короткие полчаса или чуть больше, крепко заснул, чтобы набраться сил. Но с восходом солнца Даратарин был уже на ногах. Отдохнувший и готовый действовать. Умывшись в реке ледяной водой, он присел перед дорогой.

Воспоминание закончилось. Теперь ему было ясно, что это дух пещеры пытался навеять образы, чтобы привести к камню, который сам, вероятно, действовал каким-то образом на духа. «Ну что же, - подумал волшебник, - положусь на интуицию и волю случая, может быть, они выведут к судьбоносной находке, хотя, естественно, буду искать корень».

Волшебник, крякнув, поднялся. В последний раз оглядел строгий, удачно спроектированный пейзаж и направился к ближайшей расщелине, чтобы по ней взобраться на один из отрогов. Так он то поднимался, то спускался, иногда применяя волшебную силу, целый день. Мандрагора по-прежнему ускользала от него, но это его уже не заботило. Намечалось что-то важное, которое ждало своего проявления, возможно, многие тысячелетия.

Перед ним вдруг открылся проход, огромная щель в каменной стене. Сердце ёкнуло у Даратарина, в предчувствии важности момента. Чтобы он не выбрал: идти туда или нет, последствия будут очень серьёзными. Даже ноги слегка задрожали у него, а во рту появился противный вкус, и волшебник присел прямо на землю, терзаясь сомнениями по поводу своего выбора.

Почти целый час он сидел перед проходом в неподвижности. Лишь ладони непроизвольно полировали посох, и шестое чувство топталось по кривым улочкам сознания, разыскивая правильную дверь. Наконец, оно успокоилось, окончательно заблудившись, и с виноватым видом уставилось на промежность между бровей с обратной стороны.

- Ни на кого нельзя положиться, - произнёс расстроенный Даратарин, - даже на собственную интуицию. Вот ведь дребедень! Всё самому решать приходится, на авось.

Он поднялся и решительно направился в проход. Щель между циклопическими базальтовыми глыбами, которые, вероятно, бросили здесь прадавние Великаны, вывела в узкую лощину, врезавшуюся в подошвы двух круч. Они нависали над лощиной, образуя каменный мешок. Даже небо не было видно, так как оно пряталось за туманом, нависшим до середины горы, а его клочья сползали по стенам, будто голодные сущности в поисках пищи. Тут стояла зловещая тишина, какая может быть в кувшине, заткнутым стеклянной пробкой.

- Уютное местечко, - пробормотал еле слышно волшебник, - теперь я понимаю - как чувствует себя джин, заключённый в лампу.

Он осторожно пошёл по каменным плитам, которые вскоре превратились в гранитные разломы, и, наконец, в более мелкие куски, усеявшие всё дно. Лощина оказалась довольно таки глубокой, змеевидной формы. С правой стороны располагался высохший ручей, что было видно по обкатанной гальке, а слева – тянулся сплошной карниз, образуя как бы гротовую галерею. И ни травки, ни деревца не росло здесь, сплошной камень. Шаги гукали от соприкосновения к булыжникам, когда они ударялись друг о друга при ходьбе. Вроде бы тихий звук отражался от стен и, казалось, идёт целый отряд.

- Мне только в разведку ходить, - иронично буркнул Даратарин, не желавший попусту применять волшебство, чтобы заглушить звук, и подумал. – И чего я тут делаю? Судя по всему, мандрагорой и не пахнет в этом каменном капкане. Разве что поохотиться за ночным видением.

И он продолжал упорно двигаться дальше. Неожиданно магическое чутьё подсказало ему о присутствии весьма злобных живых существ. Кто же здесь может быть? Волки вряд ли сюда забредут в поисках пищи, также как и медведи. Шакалы? Сомнительно. Лежбище драконов? Вполне возможно. Но им трудно в таком месте взмывать в воздух. Хм! Посмотрим.

Волшебник защитил себя, на всякий случай, сильным заклинанием и ещё оградил приговором, отводящим от него посторонний взгляд. Лощина вскоре закончилась. И под наклонной громадной скалой, образующей естественный навес, он увидел девять огромных валунов, которые стояли вокруг тёмно-коричневого камня, размером с голову человека или средней величины деформированного арбуза, водружённого на постамент. Он был грубо обтесан, в виде усечённой пирамиды.

Лишь присмотревшись, Даратарин узнал камень из своего полусна. Его форма походила на сидящую фигуру, то ли дракона, то ли неведомого чудища, то ли какого-то божка. От него исходила мощная энергия, только особенная, с такой разновидностью ему ещё не приходилось сталкиваться. Разве что излучение чёрного шара чародея Саз-Мар-Гаура походило на неё, но как бы с обратным знаком.

Он решил подойти к камню, однако стоящие рядом с ним валуны зашевелились, и волшебник догадался – это горные тролли. Они тоже почувствовали пришельца, но не могли его увидеть и только с подозрением таращились по сторонам.

Волшебник хотел было проскользнуть мимо них и забрать камень. В случае чего, он справился бы с троллями. Но тут из неприметной пещеры, скрытой уступом, находящейся под той же скалою, вышел волосатый циклоп, самый настоящий, разве что чуть пониже легендарных одноглазых великанов. Мало того, он был наделён солидной магической силой и вероятно служил жрецом у горных существ.

Вздох изумления вырвался у Даратарина. Ведь они давно исчезли, лишь смутная память о них сохранилась на земле. Ну и дела! Правда у волшебника возникло подозрение, что циклоп является сюда каким-то образом из другого прежнего мира. «Справится с ним - будет ох как нелегко. Кажется, он тоже меня заметил, проигнорировав заклинание», - подумал Даратарин, отступая назад и прикрываясь посохом.

Единственный и огромный жёлтый глаз упёрся в волшебника, как вилка в селёдку, и не отпускал из своего поля зрения. Потом циклоп произнёс что-то и указал на него рукой.

Тролли в развалку затопали к нему – уродливые, огромные и неустрашимые. Их толстую серую, собранную в складки кожу, невозможно было пробить даже острым мечом. За широкими надбровными дугами, глубоко внутри, пылали мрачные зенки, а длинные лапы грабастали воздух. Эти могучие лапы могли сокрушать и породу.

Скорее всего, они потомки древних Великанов, предположил волшебник. Он вспомнил троллей долин, которые жили в болотах или под мостами. Они явно отличались от своих горных собратьев и по внешнему, более гнусному виду, и по меньшей силе. Хотя, следует признать, они просто обленились и обмельчали, особенно в Гейраде (где собственно волшебник сейчас и находился), а не в его сказочном Шалгулеме. (Гейрад – территория соответствующая Евразии в параллельном мире) Слишком комфортно зажили, чаще всего надёжно прячась, чтобы втихую и подло напасть на прохожего, а не выставляясь на показ, как прежде, чтобы вызвать героя на бой. Но горные тролли почти не изменились – остались открытыми и честными в своём упрямстве и жестокости. Однако, ума не доставало ни тем, ни другим.

Даратарину не хотелось вступать с ними в битву, также как и с циклопом. Потому он провёл посохом черту, останавливая ею троллей, отступил и, превратившись в сокола, взмыл над скалою. Даже хвостом он чувствовал, как циклоп провожает его взглядом. Будто отблеск зрачка прилип к соколиным перьям. Противное ощущение. И тут до него дошло – ведь традиционные циклопы не обладают магическими умениями. Хотя, он вспомнил Балора из кельтских легенд – тот был могучим магом и мог убивать своим взглядом. Мороз пробежал по шкуре сокола. «Буду надеяться, что не окаменею, - твердил он сам себе. – Прочь из этого места! К лешему этот камень».

Но, как оказалось, не в его силах было избавиться от притяжения к нему, от своего рока и скрытого предназначения. Пробившись сквозь туман, он опустился на скальный выступ вершины и угрюмо уставился в даль. Открывшийся вид не грел уже ему душу. Даже взор, зацепившись за мандрагору, притаившеюся в укромном местечке, никак не отреагировал на неё. Вот ведь влип! – стучало в голове. Давненько такое со мной не случалось. И что теперь делать?

Камень требовательно звал его. А Даратарин не мог противиться этому кличу. Волшебство оказалось бессильным – ведь оно было частью этого камня, он только сейчас это понял. Правда до сих пор не догадывался, когда именно переплелась эта связь. Возможно, ещё до его рождения, в иной жизни. Требовалось всё хорошенько обдумать – и он принял форму человека.

Примостившись на краю вершины, волшебник впал в состояние наподобие транса, полностью уйдя в себя, чтобы исследовать разные возможности будущих событий. Лёгкий южный ветерок трепал его волосы, принеся с собой запах ранней весны. Потом, он вдруг затих, словно испугавшись чего-то, и подул сильный северный ветер, с крупинками снега, наровимшим забраться под одежду.

Глава 2

Чёрная дыра

Абсолютная темнота и тишина царствовали вокруг. И не было понятия жизни или смерти. Не существовало ничего - за что можно было зацепиться сознанию. И оно мерно дремало между вечностью без всяких чувств, до тех пор, пока неизвестно откуда выплыл мгновенный образ: малюсенькая искорка, как бы картинка чего-то знакомого и в то же время таинственного – ведь ничего ещё не существовало вокруг.

Мелькнула искорка и пропала, но часть сознания уже проснулась от дремоты, и с любопытством пыталось найти хоть что-нибудь в бессмысленной пустоте. Долгое время, если такой термин здесь уместен, не-существование убаюкивало потревоженное сознание. И оно опять задремало. Когда из какой-то глубины глубин кольнуло остриё, будто кончик иголочки старался нащупать выход. А может быть – это был единственный лучик света. Кто знает?

Во всяком случае, непроявленное ещё сознание навострило все свои, как будто  потенциальные чувства, оставаясь при этом абсолютно спокойным. Так обычно голодный кот внешне безмятежно следит за мышью. И это усилие было вознаграждено. Стоило лишь объявиться весьма странному образу, скорее его дуновению, как сознание мигом набросило на него своё нежное покрывало. Раз! Обхватило! И прильнуло мистическим оком. Перед ним находилось совсем другое, чем то, что служило окружением. Оно было ярким и прекрасным, оно блистало радужностью, цвело пронзительно пылающими лепестками, и вихрилось чем-то могучим, что ни есть покой.

Свет! – почему-то догадалось сознание. Да будет – свет! И он разлился по сознанию легко и вольготно. Неизмеримо долго купалось могучее «Я» в этом сиянии. Пока вместе с ним вдруг расширилось  и потекло в Небытиё.

И тут сознание вспомнило, что так уже когда-то было, когда-то за гранью вечности, но уже происходило подобное. Только надо понять причину. Только бы выявить ускользающий смысл. И в этот момент сознание наполнилось радостью. Любовь! Любовь! – отозвалось где-то в глуби. Вот оно! Вот зерно мира! Вот причина Сущего! Любовь – Сознание Гармонии – Голос Творца!

Сознание окрылилось и рванулось навстречу вечности. Однако новый образ вдруг выявился в нём. Женский лик прекрасной симфонией заполнил всю его сущность. Это была не просто мечта или идеальная красавица, это было близкое дорогое существо, родное как часть или половина сознания.

Они кружились с ней в танце на лоне чудесной природы, среди многоцветья трав и пышных лесов, на фоне блистающих и строгих гор, вблизи фантастических водопадов. Они, словно лебеди, едва касались пальцами ног в движение глади вод прозрачного озера, пока, наконец, не взлетели и не понеслись над прекрасным и до боли знакомым миром. Рука в руке и сердце рядом с сердцем. Это было ново для сознания, непривычно, так же как и тело, но столь желанно и сладостно.

Они летели друг с другом, впитывая в себя любовь и нежность, радость и счастье – и вся природа благоволила им.

Но вскоре мир вокруг стал меняться, краски блекнуть, линии терять былую гармонию и действительность приобретала жутковатый вид. Некая сила вела их к какому-то определённому месту. И вот они уже в мрачном зале. Сознание вдруг ощущает себя внутри физической личности. Да это же прошлая его оболочка! И вокруг знакомая обстановка. Правда, сейчас ему кажется известно, что произойдёт дальше. Только ничего поделать нельзя.

 Идёт битва и несколько его друзей магов соединили свои силы против демона обмана, духа ложных образов. Сознание ощущает себя человеком, посвящённым в светлую мистическую науку, и ещё, одновременно, за гранью иной реальности,  более высокоразумным существом: Тарквином или Фэйлоэ. А рядом с ним его любимая Ивея. Демон силён, очень силён и нет возможности помешать ему - уничтожить их, и дальше творить зло на земле. Разве что… добровольная жертва.

Так было всегда, где велась борьба со злом. Только отказ от краткосрочной материальной жизни, во имя других людей, наносил по-настоящему мощное сокрушение врагам божественной любви. И чем светлее и чище был образ человека, жертвовавшим собой, тем более могучим был удар. Священная кровь агнца божьего, словно рекою смывает грехи мира и сломляет власть злодержащего. Но эта кровь должна быть наполнена любовью.

И Тарквин чувствовал её безмерную и ликующую. А как быть с Ивеей? Сердце его неожиданно сжалось от предстоящей разлуки с ней. Однако девушка всё поняла сразу – ведь она тоже была магом, могущей читать мысли.

- Я буду с тобой! – произнесло её сердце. – Ты не можешь отказать мне. А что смерть?! Любовь не умирает. Одна она может спасти мир!

Тарквин не посмел возразить. Их ауры слились, засверкали, словно две звезды. И они вместе с Ивеей устремляются к демону-чародею. Вспышка, как тысяча солнц потрясла пространство и сознание Тарквина. И снова перед ним мрак.

Правда, мрак был уже другой, будто заполненный чем-то, а не просто безмерная пустота. Сознанию теперь было ясно, что и оно само пронизано жизненным опытом и безмерностью осмысленного существования. Только рядом нет возлюбленной, важнейшей части его души – и всё теряет смысл. Потому что нет единства в себе самом и внутриличностное космическое равновесие нарушено. А значит, пока оно не будет восстановлено, путь к высшим мирам ему не доступен.

Отчаянье охватило сознание Тарквина и боль обожгла, будто раскалённый уголь. Где Ивея? Что с ней случилось? Куда забросило её? То, что дух её жив, он не сомневался, ведь он и сам в каком-то смысле – дух. Тело его сохранило человеческую форму, однако было прозрачно и слегка светилось голубовато-сиреневым, как он успел заметить. Но где искать свою возлюбленную? И Тарквин начал горячо молиться Богу.

- О Господи! Созидатель всего Сущего! Ты знаешь всё, что творится во Вселенной. Без твоей воли не упадёт ни единый волосок с головы человека, не скатится ни одна песчинка с горы. И ты ведаешь, где находится моя возлюбленная Ивея. Моя душа чувствует, что она жива. Помоги мне Всемогущий Господь Бог отыскать её среди этой огромной бездны мрака! Не оставь меня одного в этой мрачной обители. Молю тебя от всего сердца! Будь милосердным! Ты ведь знаешь, как я люблю тебя и предан тебе всей душою. Соедини меня с моей второю половиной, чтобы я целостным предстал перед твоими очами, в единстве с божественным духом!

Да светится имя Твоё! Да придёт Царствие Твоё! Да свершится Воля Твоя! И ныне и присно и во веки веков! Аминь!

 Хотя ответа он не услышал – душа его успокоилась.

- Что ж, - сказал он себе ободряюще, - будем искать. Мы должны к друг другу притянуться по закону взаимоподобности.

Внутренний взор его, наконец, прояснился, открыв доступ к магическому зрению, и ему сквозь физическую темноту стали видны кое-какие подробности окружающего пространства.

Тьма была неоднородной, изгибаясь, будто кольца змея. Местами сквозь неё как бы глуховато просвечивалась зелёная пятнистость, местами где-то вдалеке медленно вращались фиолетовые смерчи, а местами коричнево-оранжевые разводы сердито пыхтели на невидимых врагов. Багряные цепочки странных узоров убегали куда-то вдаль, скрадываясь в абсолютно чёрных провалах. Картина наблюдалась хотя и угрюмая, даже мрачная, словно покрытая землистой калькой, но не лишённая своеобразной торжественности.

Тарквин находился в супергигантском мешке, так ему, во всяком случае, представлялось. А там, у горловины, кажется, - звенели звёзды. И он рванул к ним. Ибо эти фантастические светила плыли в гармоническом пространстве, расцвечивая каждую его точку своим светом и прекрасной небесной музыкой, которая тихо-тихо, едва касаясь, погружало любое божественное сознание в нежнейшие волны благодати. Вероятно, Ивея тоже устремится к ним и там они встретятся.

Непреклонная воля несла Тарквина всё выше и выше, сквозь мглистые заросли столь странного мира, в чём-то похожего на первородный хаос. А может быть – это и был он, во всяком случае, часть той дикой необузданной космической стихии.

Мимо проносились газовые облака, мелькали волны чуждого пространства, и чёрные кляксы пытались разжижить и распылить структуру универсальной божественной фигуры, которая могла перемещаться с невероятной скоростью. Однако у Тарквина возникло нехорошее ощущение некой сдавленности внутри его астрального тела, хотя он не был уверен, что оно астральное, а не какой-либо иной материальности. Складывалось такое чувство – тьма просачивается сквозь него. И всё же он летел, разгоняя вокруг себя завихрения разрушающего вещества. Казалось даже, что оно являлось в какой-то мере мыслящим, так как злобные вибрации истекали из его глубин, образуя вполне реальное поле. Мало того, всякие химерные образы порождались им, и они дрюкали и дрюкали по сознанию Тарквина.

- Вот же подлые вонючки, совсем хотят меня с ума свести, - стараясь себя развеселить, иронично произнёс он. – Дудки вам! Я игнорирую вас. Я сын божий и ничто не может повредить мне. Слышите вы, аспиды!

Ему припомнился ещё стих, написанный им в юности, и он продекламировал его, бросив как вызов мрачному космическому образованию.

Выше, выше лети человек –

Пари над Землёй,

Птицей взнесись к облакам,

К звёздам, нарушь их покой!

 

И даже за них, всё дальше и дальше,

Но не сверни с пол пути,

Будет победа над ними всё слаще.

Лети человек! Лети!

 

Где-то там за неясной чертой

Твой удел заблестит впереди,

Только ты с беспокойной мечтой

Несмотря ни на что, лети!

 

Будут преграды ещё тяжелей,

Выход из них ты найди,

И в поединке удачу взлелей –

Снова и снова, лети!

Огромные расстояния проносились перед ним. Парсеки разбегались в стороны, словно волны от катера, и нейтрино брызгало при столкновение с вакуумом мельчайшими капельками, порождая всяческие эффекты. Но Тарквин не обращал на это никакого внимания, устремляясь всё выше и выше, если такое сравнение применимо для космоса. Правда, в смысле духовной вселенной, пожалуй, так оно и есть. И действительно, вкладываемого напряжения для состояния подобного полёта всё больше увеличивалось и Тарквин, махатма из земной Шамбалы, уже изнемогал. Ему как будто приходилось взбираться на крутую гору с отвесными скалами, скользкими выступами и щебёнкой – так что каждый шаг нужно было делать с предельной осторожностью, чтобы не сорваться вниз.

Вероятно этот тёмный замкнутый в себе космос, реликт первичной древней материи, не хотел его отпускать. И не только его, а и всё пространство – противясь божественной гармонизации. «Наверное, я в чёрной дыре», - подумал махатма. И он тут же пожалел о возникшей мысли, потому что ему стало страшно. Ох, как страшно! Это, какие же силы удерживают здесь пространство?! Разве можно прорваться сквозь них! «Слава богу, что я не потею, - как-то отвлечённо отметил про себя Тарквин, - не то уже был бы мокрым и липким».

Сомнения духа сразу отразились на полёте, и он почти прервался, а вскоре махатма безвольно повис в пустоте, безрадостно вглядываясь в дикий и грозный космический пейзаж. Общий вид его показался Тарквину ещё более жутким и даже уже лишённый прежней торжественности. Зато магический взор случайно пробежался по абсолютно чёрным утолщениям и, обхватив собою всю окружающую бездну, убедился, что перед ним циклопическая спираль, хотя и искажённая в своей основе. Центр которой упирался в место, куда он и летел. Именно оттуда доносился звёздный призыв.

Вдруг махатме стало ясно, что он падает. Вроде бы ничего не менялось вокруг, однако ощущение падения явно присутствовало. Мало того, оно, казалось, нарастало, и тревога забарабанила по астральному сердцу.

Одно дело в плотно-физическом мире, где Тарквину было бы понятно - что делать. Но здесь, вероятно в иной Вселенной, не зная её законов…? Его испуг был слишком явным. Он падал, бесполезно махая руками, и даже мягко светящейся ранее оболочка поблекла, слившись с тёмной средой. Сколько времени продолжалось падение трудно сказать. Но он всё таки являлся махатмой и тренированный дух его дал о себе знать.

Тарквин расслабился, окунулся в безмолвие разума и позволил ему полностью заполнить весь организм до самого мельчайшего фотона. И две Вселенные распахнулись перед ним. Одна – снаружи, другая – изнутри. Тогда он принялся насыщать внутреннюю бесконечность светом - и энергия этого источника стала расти, шириться, действовать на тело, и оно вновь замерцало во мраке потусторонней ночи, и поплыло вверх и вверх на звёздный еле уловимый зов.

Меж тем, образ Ивеи возник перед его духовными очами, вызывая в душе волны радости. Словно тронули струны волшебной скрипки, а они создали нежнейшую мелодию, которая ласково закружила Тарквина в чудесном танце. И он призвал свою возлюбленную к себе, и бросил в бесконечность могучим напряжением мысли серебристую сияющую нить, чтобы Ивея могла по ней найти его в негостеприимных безднах. Махатма был уверен, что если она в этом космическом мешке, а, скорее всего - так оно и есть, то обязательно уловит своим магическим сознанием и главное сердцем подобную весточку. Конечно, это весьма зыбкий, но всё же ориентир.

 

Глава 3

Знамения

 

                                                                                                                                       Обсудить на форуме